В неделю мытаря и фарисея
Всяк возносяйся смирится, смиряяй же себе вознесется. Лук. гл. 18. ст. 14.
Не можно бы кажется поверить, чтоб человек, будучи земля и пепел, вздумал когда гордиться; человек слабый, недостаткам всяким подверженный, а к томуж, ежели его дела разсуждать, и суду Божию повинный, начал превозноситься, да ещё пред самым Богом, пред которым и весь мир есть капля падшая из Окиана. Однако сие бедное животное надымается, возвышается выше кедров ливанских. Сия пылинка высоко о себе мечтает, презирает других, да ещё и братию свою.
Подлинно украсил Бог человека в создании превосходнейшими дарованиями, и умалил его малым чим от Ангел. Но оныя человек по большой части потерял; гордость его обнажила; человек в чести сый не разуме, приложися скотом несмысленным. А хотяб и подлинно оныя Богом дарованныя совершенства все и доныне в целости находились в человеке: однако оне не надымать нас должны, но возбуждать больше благодарить Богу, и больше смирять себя, что мы, не заслужив ничего, но имеем все; а в знак сея благодарности те дарования употреблять в пользу других. Но как сию богосозданную человеческаго естества красоту гордость разоряет: так напротив падшую паки возставляет смирение. Почему, какое между ими есть различие, в нынешнем слове поучимся. А ты призираяй на смиренныя Боже, предуготовь сердца наша к принятию спасительнаго учения твоего!
Нет никакова гордости с смирением согласия.
Гордости отец есть диавол, которой первый вознесся против своего Создателя, да на тож искушением своим привел и первосозданнаго человека; он поклонения требовал от самаго Сына Божия, и обещал ему дать все, хотя у себя не имел ничего. Такое свойство есть гордых самохвалов!
Но смирения родитель есть Бог, который обнищал, богат сый, да мы обогатимся его божеством. Он благоволил зрак раба приняв в подобии человечестем быть; смирил себе, послушлив бысть даже до смерти, смерти же крестныя. Да и что долготерпит согрешениям нашим, есть доказательством снисходительнаго смирения его. От многих он хулим бывает, а от всех пороками прогневляем: но погасил ли для того солнце, усыпил ли луну? никак. Он возсиявает солнце на злыя и благия, и дождит на праведныя и на неправедныя. А сему и нам велит подражать, говоря: научитеся от мене, яко кроток есмь и смирен сердцем.
Гордость не унижает себя, усматривая свои недостатки, или паче не усматривает своих недостатков, и хвалится тем, чего не имеет. Некоторой самохвал в Апокалипсисе говорит, что я богат и обогатихся, и ни что же требую: но божественный глас в той же час против его возопил: не веси, безумне! яко ты окаянен и беден и нищ и слеп и наг.
Но смирение не превозносится и тем, что имеет: или для того, что наши добродетели смешены бывают с недостатками; или для того, что при благополучном плавании надобно памятовать непогоду. Смирение подобно плодоносному древу, которое чем более отягощается плодами; тем более к земли преклоняется. Сказывают, что как Сократ Аполлиновым ответом объявлен мудрейшим из всех человек; то недоумевал, для чегоб тот Бог столь высокое о нем имел мнение: напоследок по многом разсуждении заключил, что неотменно для того Аполлин назвал его премудрым; что он Сократ не усматривал в себе никакой мудрости, и только знает то, что не знает ничего. Подлинно всяк слышит, что сия Сократова по видимому смиренная речь гордостию пахнет: но какия в язычниках есть недостатки, те исправить обязаны Христианы.
Гордость все себе и своим заслугам приписывает: она не думает,
Но смирение все отдает Богу: знает оно, что как всякое добро из сего источника проистекает; так в него же чрез признание наше и возвращаться должно. Избранный Христов сосуд сколько за благовестие Христово имел подвигов, сколько оказал церкви заслуг? однако совсем тем вместо того, чтоб великаго себе требовать от Коринфян почтения, так им говорит: Кто есть Павел, кто же ли Аполлос, но точию служители или орудия, которыя Бог употребил для приведения к вере вас?
Гордость думает постигнуть все, и тайны Божия, и возносится выше разума Христова. Ей все то не вероятно и не возожно быть кажется, что с слабым человеческим не сходно разсуждением. Премудрый Павел от Философов осмеян был, когда проповедывал воскресение мертвых; ибо высота божественных таин сим мудрецам не вместима была.
Но смирение пленяет ум свой в послушание веры: оно утверждается на священном якоре, яко не возможно солгати Богу; утверждается на основании Апостол и Пророк: признает оно с Соломоном свою слабость, что едва разумеваем, яже на земли, и яже в руках, обретаем с трудом: а яже на небесех, кто изследи? волю же твою, Боже! кто познал; аще бы не ты дал еси премудрость, и послал еси Духа Святаго твоего от высоты?
Гордость наказующую руку Божию не терпеливо сносит, но с роптанием. Вот негодныя свирепеющаго Израиля слова, которыя в лице Моисея касались самого Бога! Вскую, говорил он, введосте сонм Господень в пустыню сию, погубити ны и скоты нашы? И вскую сие? изведосте ны из Египта, еже приити на место злое сие. Так ли отеческое наказание принимать надобно детям? Да многие и из нас, когда промысл Божий попустит впасть в некое искушение, обыкли говорить: о когдаб я умер! да чем я согрешил? не мало ли хуже меня, которые однако благополучно живут? И так становимся мы судиями в собственном деле своем, а опровергаем Божий суд.
Но смирение с радостию приемлет наказание Божие. Ибо оно себя уверяет, что чаша горести, от руки Божией поднесенная, обратится некогда в сладость, и которыя вмале наказани были, великими благодетельствовани будут. Смирение в средине напастей ко утешению своему поет: благо мне, яко смирил мя еси. Господь даде, Господь и взят: буди имя Господне благословенно от ныне и до века.
Гордость других презирает, и по разуму своему и по делам своим подобнаго себе не находит. Тому самый ясный пример нынешний Фарисей, который весь свет против себя поставил в ничто: несмь яко же прочии человецы; а чрез сие, и что малое имел, потерял. Считает окаянный у других сучки, а своего и бревна не усматривает: и по тому наипаче беден, что мало имеет надежды ко исправлению; ибо для исцеления надобно наперед признать свою болезнь.
Но смирение со всеми своими дарованиями ниже других себя ставит. Ибо в смиренном человеке многое знание открывает, сколь он много ещё не знает; а добрыя дела показывают, сколь много добра ещё не зделано, что зделать было надобно: а чрез сие всегда у него в памяти остается одно златое присловие: колико высок еси, толико смиряй себе.
Гордость к немощам человеческим не снисходительна: она других поступки все ругательно пересуждает; все слова не милосердо критикует; смеется падению брата своего, и строго за оное выговаривает; наказывает без сожаления, жжет да рубит, так, как бы не был подвержен сам слабостям общим человеческому роду.
Но смирение снисходительно, и немощами других не иначе как собственными своими движется. Оно других дела и слова старается толковать на добрую сторону. Видя брата согрешающаго, говорит: он человек; он не с умыслу сделал; он исправиться может; мы и сами томуж подвержены. А сею тихостию больше пользуется другой, нежели безразсудною иных строгостию. В чем нам действительнейшим примером есть сам Спаситель, о котором Исаия предсказал: что трости сокрушенны не преломит, и льна дымящася не угасит; то есть, будет к грешникам снисходителен.
Гордость бывает подзорчива. Ей все других дела, слова и намерения нечто предзнаменуют; она на все делает примечание, и из всего выводит все. Говорит ли кто? она прилагает к себе: предпринимает ли кто что? она опасныя из того заключает для себя следствия: молчит ли кто? она примечает в том сплетаемыя для себя подлоги, и сама себя безпокоит, и другим спокойным быть не попущает.
Но смирение есть просто и не хитростно: оно на все младенческим взирает оком, и все голубиным принимает сердцем. Такое свойство, думаю, политикам не вместительно; но сие зрелище увеселяет очи самаго Бога.
Гордость бывает разбирчива. Это не так; другое не к стати; честь не честь, должность не должность, награждение не награждение. Она других определениями не довольна, и всякия награждения почитает ниже своих заслуг. Кажется, что таким неблаговременным упрямством погрешил великий Моисей: Бог велит ему итти к Фараону для изведения Израиля из Египта: Он говорит, что не поверят. Бог уверяет его обращением жезла в змия; Он говорит: косноязычен есмь. Бог определяет Аарону говорить вместо его: он просит, чтоб пожаловал избрал на сие посольство другаго.
Но смирение все за благо приемлет; смирение всему послушно: в щастии не превозносится, в нещастии не унывает, и данной от Бога талант умножает с кротостию. Отче небесный! взывает оно: да будет воля твоя, яко на небеси и на земли.
Гордости не приступна Божия благодать. Господь бо гордым противится. Ибо надобно наперед признать свою нищету, чтоб удостоиться принять благодати богатство. И так сколькоб человек ни возносился; но очи Господни гораздо выше; и будет время, что смирится высота человеческая, а вознесется Господь един в день оный.
Но от смирения не отступна благодать. На кого воззрю? спрашивает негде Бог. Господи сил! воззри на седящих на высоких колесницах, воззри на блещащихся златыми одеждами, воззри на высокомудрствующих словесников. Нет: обходит сих всех божественное око, а токмо взирает на кроткаго и молчаливаго и трепещущаго словес его.
Гордость всегда нещастлива: она пренебрегает предусматривать будущие случаи и уловляется сетьми, которых не предвидела. Гордыя как будто нарочно за тем высоко поднимаются, чтоб упадши, сильнее разбиться. Но смирение всегда благополучно и безопасно: оно по земле ходит, и для того упасть не умеет.
Гордость всякому не приятна и мерзостна. Ежелиб кто стал самого себя пред нами превозносить, хотяб и правду говорил: дух наш от себя отвращает, да и сам гордый гордаго ненавидит. Но может ли быть приятнее и увеселительнее зрелище, как видеть человека всякими дарованиями преукрашеннаго, но кротко о себе разсуждающаго?
Видели мы, возлюбленнии Слушатели, какое есть между гордостию и смирением различие; а из того усмотрели два рода горделивых людей. Одни думают, что они уже в число святых записаны и других, яко грешников, презирают. Но таких, думаю, не много: ибо может большая часть не думают о Боге, нежели тех, коиб думали, что они своими делами одолжают Бога. Другия, коих побольше, превозносятся умом своим против истинны Христианской, и не принимают, что с их суетным разсуждением не сходно; с разсуждением, которое они почерпнули из глубины грамматик, из комедий и в вольных домах. Но сии широкохвостные павлины опустят свои перья, когда разсудят оныя Духа Святаго слова, что всяк возносяйся смирится, смиряяй же себе вознесется, Аминь.