Въ неделю о Закхеи

И искаше Закхей видети Иисуса. (Лук. гл. 19. ст. 3.)

Как из лука пущенная стрела прямо несется к мете: так человеческий дух естественно стремится к Богу. Обходит он все вещи яко недостойныя себя, и углубляяся в разсматривание красоты не созданнаго существа, находит тут все свое удовольствие. Ибо Бог создал человека ради себя; не в том разуме, акибы имел он в нем нужду, или бы находил в нем для себя какую пользу; но потому говорим, ради себя, чтоб человек не в другой какой созданной вещи, но в нем самом искал своего блаженства, чтоб в нем утопал, яко в Окиане сладостей. Сие воображая Давид радостным духом воспел: Возжада душа моя к тебе Боже! А к нему пристая некоторой церковный учитель сердцем своим к Богу беседует так: Создал ты нас, Господи! ради себя, и не спокоен дух наш, пока не успокоится в тебе.

Сие духа нашего стремление иногда в некоторых слабеет, но совсем истребиться не может. Слабеет оно, когда человек волю дает страстям, и яко младенец наружными вещами прельщается: но возбуждается паки, когда тот же человек пришед в самого себя разсудит несовершенства свои, и усмотрит, что все мнимыя увеселения или прошли, или пройдут, или ещё и в горесть обратятся.

Мы не можем отрещися, чтоб не чувствовали в себе сего сильнейшаго желания наслаждаться умным Бога зрением. Почему изследуем, где мы Бога видеть можем. А ты, не созданная красота, яви нам себя, да разумно видим тя!

В трех зерцалах Бога видеть мы можем: В зерцале тварей, в зерцале веры, и в зерцале славы. В первое смотрят младенцы; во второе возрастающие; в третие совершенные. Первое открылось при создании мира: второе при искуплении человеческаго рода: третие откроется при прославлении избранных Божиих. Посмотрим мы во всякое особь в предшествии несозданнаго света Господня.

Зерцало тварей ясно показывает нам Творца своего. Из создания их дознаем мы быть не созданному существу: что они всегда в целости своей сохраняются, доказывается из того неизглаголанная благость его: что они же порядочно управляются к своим концам, открывается из того безконечная премудрость Его: а все уверяет о Его неограниченном всемогуществе.

И как мы тварями совсех сторон ограждены, да и сами тут же включаемся: то нет вещи и нет места, гдеб мы не нашли изображенные следы Божества. Сию видимаго мира книгу златыми буквами написанную всяк читать может, и мудрый и невежа и младенец и возрастный, Еллин и Скиф, благородный и варвар. Народы различествующие языками сей общий разумеют язык. Любитель Божий куды ни обратит очи свои, везде находит любовную беседу с Богом; вещи вместо зерцала употребляет и от тварей к своему Творцу возносится. Некто сказал, что ему вместо учителей были дубовыя и буковыя деревья, под сению которых размышлял он в тайне сердца своего о Создателе мира сего. О Боже! В мори путие Твои, и стези Твои в водах многих: свидения Твоя, Господи, уверишася зело. Вся тварь нам громогласнее трубы всякой вопиет: Той сотвори нас, Той, а не мы. Давид блаженный столь углубился в размышление сие, что ему мир по красоте своей достойным показался ко украшению самого Бога. Он себе представляет, что Царь царствующих облекся в лепоту, облекся в славу и препоясался. Вместо ризы одевается он светом: Царский шатер у него небо; златотканный ковер разсеянные по земли цветы: увеселительные фонтаны скачущие из недр земных источники, быстротечные кони облака, великолепная колесница распростертыя ветров крыла, а слуги Его пламень огненный.

И для того подлинно, по учению Павлову, будут те пред судом Божиим безответны, которые б истинну столь ясную не признавали, делая насильствие совести своей. Ибо сила ведущая к познанию Бога влиянна в сердце всякаго человека. Невидимая бо Божия, яко-то присносущная сила Его и Божество, из размышления о тварях становятся видимыми. Почему трудно и поверить, чтоб были такие уроды, которыеб отвергая бытие Божие притом от собственной совести и от всех вещей обличаемы не были.

И хотя, по примечанию Пророческому, некоторой безумной рече в сердце своем, то есть, силится мысль свою на то склонить, акибы не было Бога. Но длячего он сию нечестивую мысль содержит только в сердце, а не произносит словами? спрашивает святый Златоуст. Для того, де, примечает учитель сей, что в самое то время, когдаб он отворил свои уста, вся тварь возопила бы против его, и дерзновенныя его уста заградила бы.

При сем случаи смотрения нашего в зерцало тварей, пришло мне на мысль оное Апостольское слово: Суете тварь повинуся неволею. То есть, вся тварь подверженна стала суете против воли и намерения Создателева. Такия слова кажутся противны тому, что мы утверждали, что твари не только не суть суетны, но и руководствуют к Богу. Какуюж здесь Апостол разумеет суету? Суета тварей есть употребление тварей во зло. Кажется бы не льзя поверить, дабы злость человеческая столь сильна была, чтоб самое намерение Божие превратить могла. Но есть то самим делом так. Язычество например вместо того, чтоб смотря на солнце, луну, и протчия небесныя светила, доходить до Бога, обоготворяли их самих: вместо того, чтоб от величества красоты созданий сравнительно рододелателя их познавать, им самим покланялись. Все Господни дела не своим путем пошли. Злодей употребляет воздух, чтоб удушить, огонь чтоб сожечь, воду чтоб утопить, железо чтоб убить человека неповиннаго. Благословенныя земли произращения зделались случаем обжирства и пиянства, красота тела поводом к безчестной похоти, злато возбуждением к лихоимству и сребролюбию, чести к гордости и презорству, разум к изобретению хитростей, науки бывают материею вечных споров и следовательно помрачения истинны. Нет по истинне столь доброй вещи, котораяб чрез необузданное человеческое своевольство не употреблена была во зло.

И так развращением нашим пресветлое сие тварей зерцало помрачилося: сия дел Божиих книга зделалась нам училищем всякаго зла: мир, вместо того, чтоб быть руководителем к истинне, и к источнику ея Богу, зделался полным соблазнов. Почему Пророки, Апостолы, Евангелие и все просвещенные люди принуждены увещавать нас, чтоб береглися мира, чтоб бегали мира сего лукаваго. Ах странное превращение! Тебе, Господи, правда; а нам стыд лица.

Не должно думать, акиб мир сам чрез себя худ был; нет: он есть дело рук премудраго художника. Но мы благое Божие сами себе обратили во вред: врачевство спасительное, которое нам дано в живот, то употребили себе в смерть, да явится, сколь силен грех, благим мне содевая смерть, как разсуждает Апостол премудрый.

Почему прямо отсюду следует, что мы зерцалом тварей к получению совершеннаго о Боге и блаженстве нашем познания довольны быть не можем, но имеем нужду, чтоб нам кто зерцало сие очистил, и чтоб сию божественную мира книгу нашим нерадением потемненную протолковал. Одним словом: нужда нам искать яснейшаго зерцала.

Такое есть зерцало веры, к которому подлинно несколько руководствует и зерцало тварей, но светлости сего уступает. Оное общее есть людям всем и самым грубым: сие есть собственно единым просвещенным. За такое зерцало почитаем мы откровение верою приемлемое. Но что видим мы в зерцале сем? Видим вопервых недостатки наши, и что мы весьма далеко отстоим от онаго конца, для котораго созданы мы. После сего вера возводит нас на славнейшее зрелище, на котором усматриваем мы, что сам Бог милосердием будучи подвижен одевается в плоть нашу и славу божества своего скрывает под покрывалом смертнаго человеческаго естества: а в сем будучи состоянии открывает он нам вечныя истинны спасения нашего; и смертию своею удовлетворив правосудию, все богатство благости своея истощает на нас. Чрез что не токмо успокоивает он совесть нашу от страха гнева Божия трепещущую, но и блаженными надеждами наполняет. Сей есть свет, который мы из зерцала веры почерпаем. О чем так восклицает богогласный Павел: Премудрость глаголем в совершенных: премудрость же не века сего, ни князей века сего престающих, то есть, которых с смертию вся наука исчезает; Но глаголем премудрость Божию втайне сокровенную, юже предустави Бог в славу нашу, юже никто же от Князей века сего разуме. И на другом месте: Мы вси откровенным лицем славу Господню взирающе, в той же образ преобразуемся от славы в славу, якоже от Господня духа.

Зерцало сие божественное всем открыто. Ибо милосердый Избавитель наш велегласно всех призывает к себе: Приидите ко мне и просветитеся, и лица ваша не постыдятся. Он предваряет и желания наши. Ибо так у Исаии сказывает о себе: Явлен бых не ищущым мене, обретохся не вопрошающим мене. Свидетеля в том имеем мы нынешняго Закхея, котораго трепетная душа не дерзала приступить к Проповеднику спасения: почему взлезши на дерево издалека умиленныя очи свои на него обращал. Но милосердый Владыка проникая во внутренность сердца его объявил, что он желает его страннолюбием угощен быть, и что он хотя греха отвращается, но грешника кающагося приемлет.

Таким светом осиявает нас зерцало веры: но совсем тем великий Павел и сей веры свет находит несовершенным. Он объявляет, что мы в жизни сей верою ходим, а не видением, как будто бы верою мы ничего не видим; или хотя и видим, но яко в зерцале и в гаданиях, то есть, поверхность одну сокровенных вещей, да и ту темно, в гаданиях. Кто убо не признается, что должно быть ещё другое яснейшее зерцало, в котором бы Бог нам познание свое сообщил совершеннейшим образом? Да и подлинно мы присносущнаго света сиянием некогда просвещенным себе быть надеемся. Ибо мы уже в сердце своем находим сея надежды основание, которому должно совершиться, и предвкусили уже сладость будущаго совершенства.

Третие убо во свое время откроется нам, слушатели, зерцало славы, в котором мы, по Апостольским словам: узрим Бога лицем к лицу, а по учению Иоаннову, узрим его, якоже есть. то есть, несозданная и непостижимая оная красота так себя откроет, какова она сама в себе есть и сколько бренный наш ум вместить возможет. О состояние, которое желание всякое превосходит! Но чтоб о нем обстоятельнее говорить, надобно особеннаго времени: а притом, понеже ещё его наше око не виде, ухо не слыша, и на сердце наше не всходило: то остается молить тебе, Боже и Отче Господа нашего Иисуса Христа, да сподобимся и мы видеть свет славы Твоея в свете блаженнаго лицезрения Твоего, аминь.